Необычные завещания писателей

Последняя воля великих...

Когда-нибудь задумывались о своей последней воле? Наверняка да, ведь, как ни прискорбно, никто из нас не вечен. Однажды настанет время покинуть этот бренный мир, а перед этим озаботиться завещанием, чтобы многочисленные друзья и родственники сразу знали, кто был вашим любимчиком. Известные писатели, конечно, тоже записывали свою последнюю волю – и зачастую их инструкции и пожелания были как минимум необычны, как максимум – эксцентричны.

Франческо Петрарка (1304–1374 гг.)

Последняя воля поэта была такой же трогательной, как и его сонеты. В последние годы жизни близкий друг Петрарки, Джованни Бокаччо, вёл весьма бедное существование, тяжело болел и часто в своих письмах жаловался на холодные зимы. Помня об этом, поэт завещал своему другу 200 флоринов (по другой версии 50 флоринов) с чётким указанием – «на покупку тёплой зимней мантии». Ещё одна любопытная деталь есть в завещании Петрарки: несмотря на то, что он имел обширную библиотеку в Венеции, полную редких рукописей, он так её никому и не завещал – она вовсе не упоминается в его последнем волеизъявлении. Ещё при жизни у Петрарки был уговор с властями Венеции: те хранят его коллекцию, а Петрарка взамен допускает к ней всякого желающего. Правда, договор работал лишь до тех пор, пока Петрарка жил в Венеции, а он в один прекрасный день уехал в Падую, злейшего врага любого венецианца. Вот так и пропала библиотека.

Рыгор Бородулин (1935–2014 гг.)

Иногда завещанием становится не нотариально заверенная бумажка с подробным описанием имущества и его новых владельцев, а творчество – и заключённая в нём последняя воля автора. Так вышло и с Бородулиным. Ещё в 1995 году на свет появилось его «Прашэнне» – очень искренняя и цепляющая работа, которая начинается следующими строками: «Калі я адыду, пастаўце мне валун сівы і крыж на валуне». Поэт не хотел громоздких памятников – считал их пережитком советского прошлого. То ли дело старый добрый валун, как на кладбище в Ушачах. И после смерти Бородулина было твёрдо решено исполнить его последнюю волю: поставить вместо надгробия валун с высеченным крестом. Правда, проблемы возникли ещё на старте. В камне – 2,5 тонны, Бородулин похоронен в центре кладбища, машине там не проехать. Задача: донести. Местные носильщики вежливо отказались по причине неумения поднимать многотонные камни, а потому было решено привлечь авиацию, МЧС и добровольцев с вёдрами. Так, вертолёт МИ-8 вылетел из минского аэропорта и через полчаса оказался в Ушачах, где тем временем местные жители готовили фундамент, передавая по цепочке более 800 вёдер цемента. Валун подняли вертолётом и успешно опустили между деревьями прямиком на место назначения. Так «Прашэнне» Бородулина воплотилось в жизнь.

Франсуа Рабле (1494–1553 гг.)

Автор знаменитого сатирического романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» был человеком весьма нестандартного склада ума, а потому даже смерть от старости умудрился обставить загадочно. Чего стоят одни его последние слова – «Я отправляюсь на поиски великого “Может Быть”». Интригующе? Более чем. Отличный выбор слов для точного обозначения неизвестности, которая ждёт умирающего, открытая концовка, в которой Рабле не просто пассивно ждёт – он её ищет. О чём это мы? Ах, да, его завещание. Оно так же было прекрасным в своей лаконичности: «У меня ничего нет, я много должен; остальное отдайте бедным».

Джон Донн (1572–1631 гг.)

Один из величайших поэтов-метафизиков, хоть и разбирался в юриспруденции, но не мог оставить своё завещание без пары высоких изречений. Джон Донн оставил 500 фунтов стерлингов на содержание своей престарелой матери и целую поэму из 54 строк, названную «Воля». Впрочем, куда чаще в качестве последнего изречения поэта вспоминают одну из его последних проповедей, «Схватку смерти». Она была прочитана буквально за месяц до кончины Донна и вся состояла из размышлений о смертности человека и том, что ждёт его после. В этой же проповеди появились следующие строки: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе». Кстати, полный текст проповеди можно прочесть в Националке – в книге «По ком звонит колокол».

Чарльз Диккенс (1812–1870 гг.)

Сделаем лирическое отступление от высокопарности Донна и вспомним о необычном пункте в завещании другого известного англичанина. Диккенс, помимо крупных денежных сумм на содержание его семьи, с которой был разлучён, также оставил довольно подробную инструкцию по проведению… его собственных похорон. В конце концов, кто может позаботиться об этом лучше, чем сам умирающий? Диккенс тоже так считал. А ещё, видимо, питал неприязнь к викторианской моде, потому что ввёл на своих похоронах строгий дресс-код. Никаких пальто, шарфов, чёрных бантов, длинных лент на шляпах и «других подобных отвратительных нелепостей». Вероятно, если на мероприятие заявится безвкусно одетый скорбящий, Диккенс будет вынужден вернуться из мёртвых, чтобы высказаться по этому поводу.

Генрих Гейне (1797– 856 гг.)

Немецкий поэт Генрих Гейне, автор «Лорелеи» и «Зимней сказки», был не менее специфическим человеком, чем Диккенс. А уж отношения с женой у него были совсем сложные. Свою Матильду (Криссенсию Эжени Мира) Гейне встретил, когда ему было 37, а его избраннице – 19, и вместе они провели добрых 22 года, последние из которых были полны ссор и лёгкой обоюдной неприязни. Поэтому в своём завещании Гейне оставляет всё состояние жене при одном условии: она после смерти супруга снова выйдет замуж. Такое необычное условие Гейне объяснял просто и сурово: «Тогда найдётся хоть один человек, который будет искренне сожалеть о моей смерти».

Сэмюэль Джонсон (1709–1784 гг.)

Британский критик и поэт оставался весьма религиозным всю свою жизнь и, конечно, сохранил эту черту и на пороге смерти. Его завещание не просто распределяет личные вещи и мебель между немногочисленными родственниками и приятелями, а заодно и упоминает один интересный лот: «Душу, осквернённую многими грехами, но, я надеюсь, очищенную Покаянием, я завещаю Богу». Весьма богоугодно. Кроме того, большая часть состояния Джонсона – целых 2 300 фунтов стерлингов – отошла в виде ежегодной ренты его верному темнокожему слуге Френсису Барберу. Родственники были в ярости, хотя им достались дом и обширная библиотека.

Уильям Шекспир (1564–1616 гг.)

Забудьте про Гейне и Диккенса: Шекспир по необычности своего завещания готов дать фору практически каждому. Его завещание на первый взгляд кажется вполне обычным: свои владения в Стратфорде он оставил двум дочерям, Джудит и Сюзанне, некоторые мелочи после смерти драматурга отошли его друзьям и членам семьи. Всем, кроме жены. Свою дорогую Энн Хатауэй Шекспир упомянул лишь один раз и завещал ей… свою вторую лучшую кровать. Вместе с другой мебелью. Такой необычный пункт был приписан в самом конце, совсем мельком, и вряд ли порадовал новоиспечённую вдову. В конце концов, почему не первую лучшую кровать? Кому вообще досталась лучшая? На этот счёт есть любопытное предположение: первая лучшая кровать могла предназначаться для гостей (надо же держать перед ними марку), а вот вторая была уже супружеской. В любом случае, была ли это злая шутка над бедной Энн или последний аккорд несчастливой семейной жизни, мы уже никогда не узнаем.

Роберт Льюис Стивенсон (1850–1894 гг.)

Автор культовых «Остров сокровищ» и «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» при всей авантюрности своих произведений в жизни был тем ещё добряком и чудесно ладил с детьми. Настолько, что даже упомянул в своём завещании двенадцатилетнюю Энни Ид, дочку своего старого приятеля. У девочки была большая трагедия: её день рождения приходился на Рождество, а потому все вечно о нём забывали в преддверии куда более популярного праздника. Энни это ужасно расстраивало, и Стивенсон ей искренне сочувствовал. Поэтому в своём завещании оставил девочке собственный день рождения – 13 ноября. «Передаются права и привилегии в тринадцатый день ноября, ранее [его] день рождения, который отныне и впредь является днём рождения указанной Энни Х. Ид, дабы она его хранила, применяла и наслаждалась им, что включает в себя нарядные одежды, поедание жирного мяса, получение подарков, комплиментов и стихов в её честь, в соответствии с обычаями наших предков». Очаровательно? Не то слово. Правда, суд признал этот пункт недействительным, ведь день рождения не имущество, но вот семья Энни начала праздновать 13 ноября как особенный день для девочки.

Адам Богданович (1862–1940 гг.)

Адам Богданович вошёл в историю как отец одного из самых знаковых поэтов белорусской литературы, но и сам достоин внимания ничуть не меньше. Этнограф и фольклорист, автор множества уникальных рукописей о белорусском народе и его культуре – в общем, достойно уважения. Он всю жизнь собирал обширную библиотеку (а это пришлось сделать даже дважды: первая сгорела в 1918 г.). К чему мы это? В завещании Богдановича всего 12 пунктов на целых 15 страницах, и почти целиком оно посвящено… книгам. Об имуществе там буквально пара слов в начале: то-сё жене, немного детям. Зато с четвёртого пункта начинается самое главное. Подробно и досконально Адам Богданович расписал чёткие инструкции по распределению книг между роднёй, а заодно и по публикации своих рукописей. И даже у нотариуса не заверил: положился на семейную порядочность. Правда, с публикацией сразу не вышло – война, сами понимаете. Потому окончательно последняя воля Богдановича была исполнена только в 2012 году, когда на свет наконец появились книги «Я всю жизнь стремился к свету» и «Мои воспоминания». Вот теперь всё правильно.

Информация подготовлена по материалам Национальной библиотеки Республики Беларусь.

 

В торговых объектах РУП "Белсоюзпечать" имеются в продаже книги отечественных и зарубежных писателей на белорусском и русском языке.