От бумажных книг теперь избавляются.
Место, говорят, многовато занимают... Все, что нужно, можно в цифре прочитать.
Так, прошли времена, когда в советских квартирах признаком благополучия были новенькие томики, торжественно выставленные за стеклом стенки, купленные на талончики Общества книголюбов за сданную макулатуру... Сегодня те дефицитные покупки нередко сиротливо стопками мокнут под дождем на мусорках, пылятся на полках букинистических магазинов...
Но есть люди, которые во все времена строят свой мир вокруг книги. Собирают, ищут, хранят... О тайнах мира библиофилов мы беседуем с известным коллекционером Олегом Судленковым.
От альтруизма до убийства
— Коллекционер часто воспринимается только как собственник, этакий скупой рыцарь...
— Чтобы вы знали, насколько это не так. Ну, вот пример... Однажды к известному библиофилу Ивану Никифоровичу Заволоко попала уникальная рукопись протопопа Аввакума. Заволоко был человеком сложной судьбы, отбыл семнадцать лет сталинских лагерей за то, что возглавлял Общество старообрядцев в Риге... Потерял на лесоповале ногу. Получал он пенсию 27 рублей. Ему предлагали продать рукопись Аввакума за любые деньги, особенно старообрядцы. Академия наук даже перевела ему за тот артефакт тысячу рублей... Он отказался их получать. И бесплатно передал находку в рукописный отдел Пушкинского дома. И свыше семисот редких рукописей своей коллекции отдал тоже.
— Коллекционерам это вообще свойственно — такие бескорыстные акты?
— Да. Один из крупнейших библиофилов Советского Союза - Олег Ласунский из Воронежа, он и сейчас жив, ему 85 лет, всю свою коллекцию автографов и книг передал в университет и областную библиотеку. Поймите, коллекционеру важно, чтобы о нем осталась память. В Москве был создан музей частных коллекций. Инициатор его создания, Илья Зильберштейн, передал туда все свое собрание живописи, несколько сотен полотен. Его пример повторили другие, в том числе известный коллекционер Михаил Чуванов, отдавший сбор икон. И сейчас в музее есть залы, посвященные Зильберштейну и Чуванову.
— А с другой стороны, известно, что коллекционер за экспонат, которого у него нет, способен на многое...
— Да, были случаи, когда убивали за книги. История библиофильства — драматическая вещь. Когда ты объявляешь, что у тебя есть единственный уцелевший экземпляр какой-то книги, а потом кто-то говорит, что у него второй экземпляр... Что делать с той второй книгой? Или ее пытаются купить, а было, убивали владельца.
— А не проще уничтожить «лишний» экземпляр?
— Книгу уничтожить очень трудно — неизвестно, сколько экземпляров еще всплывет. Когда она была отпечатана, шла цензором, редактором, в издательство. Где-то несколько книг даже от уничтоженного тиража всегда «застревали», того же «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева уже более десяти экземпляров найдено. Здесь страсти большие. Ряд редких книг имеет ценность, которая сопоставима с ценностью алмазов. Например, одна страница первой печатной книги, «Библии» Гутенберга, стоит около 80 тысяч долларов. А как вы думаете, какие самые редкие книги из существующих? Учебник «Букварь» Ивана Федорова в идеальном состоянии сохранился только один, причем он находится в Гарвардской библиотеке, куда попал из коллекции Дягилева, а Дягилев его купил в Венеции.
— Напомню, что наш известный исследователь Александр Суша нашел первый белорусский букварь, изданный, кстати, раньше букваря Федорова, в частной лондонской библиотеке ордена тамплиеров.
— Все правильно, вспомните, что такое для детей, которые учатся, их учебник — и самая читаемая книга, и одновременно многим ненавистная.
— Учебники еще традиционно размалевывают... Кстати, а маргиналии в книгах ценятся?
— Ценятся. Еще как. Маргиналии, всякого рода рукописные метки. Особенно если автор сам делает пометки в своих книгах.
— Это потому, что когда перечитываешь свою книгу, всегда находишь ошибки...
— Без ошибок не обходится. Франциска Скорину и Ивана Федорова иногда называют не первопечатниками, а первообпечатниками — набор же вручную был… Рука вздрогнула — другая буква попала. Иногда из-за опечаток люди погибали. Мне рассказывали, как в 1947-м издали газету, посвященную юбилею Ленинграда. Никто не заметил, что вместо «Слава героям Ленинграда!» на первой странице было написано «Слава героям Ленингада!». Когда главный редактор пришел на работу и ему на стол положили газету, он перечеркнул эту фразу, ни слова не сказал и ушел. Больше его никто никогда не видел.
Скинуться на трактат
— С одной стороны, чем больше тираж — тем больше прибыль издателя… С другой стороны, эксклюзивные книги стоят дороже…
— И это учитывается. Иногда часть тиража делают разной. Например, сейчас вышла книга Франсуа Вийона в издательстве «Вита Нова». В пятьдесят экземпляров вклеены оригинальные офорты художника Константина Калиновича. В прошлом году там так же издали книгу Гофмана. Ценность экземпляров с офортами, конечно, возросла в десять раз. Французские библиофилы в ХІХ веке выпускали тираж книги, скажем, в 300 экземпляров, из них 20 экземпляров — на японской бумаге, 50 — на китайской, 100 — на бумаге верже… Иногда даже цвет бумаги в части тиража может отличаться.
— Ну, это только для коллекционеров интересно...
— Тем библиофил и отличается от книголюба. У библиофилов своя шкала ценностей. Кому надо был в Венеции «Букварь» Федорова, который там нашел Дягилев? Там у него была цена совсем смешная по сравнению с Россией. Знаменитый книжник Максимилиан Шик в 1920-х нашел книгу «История создания памятника героям Плевны в Москве». Он знал, что она высоко ценилась в царское время, стоила 900 рублей. Это очень большие деньги, если учесть, что корова стоила от 5 до 8 рублей. Шику то издание было без надобности, но он знал, что один из крупнейших библиофилов, Шибанов, им интересуется. Пришел, показал находку, якобы не знает ее цены. Шибанов не подал виду, что заинтересовался, — мол, кому сейчас нужна книга о том памятнике… Но вон там куча изданий на иностранных языках, выбери, на что хочешь ее выменять. Шибанов не знал иностранных языков, поэтому не очень такими книгами дорожил. А Шик владел свободно двумя десятками языков. Начал перебирать и нашел полный комплект журнала «Le Charіvarі» (выходил во Франции такой журнал юмористический в 1830-х годах). У Шика этот журнал был, но в очень плохом состоянии. А здесь — в идеальном. Шик также не показал виду, что журнал ценен… Шибанов говорит: «Ну, бери эту иностранщину». И каждый остался в выигрыше.
— Но если редкие книги настолько дорогие, встает проблема с их приобретением для библиотек...
— Мне странно, что не хотят у нас об этом говорить. У наших библиотек действительно нет денег на раритеты, на покупку наших святынь. Но есть выход. Помните, как для Беларуси купили трактат Казимира Семеновича «Великое искусство артиллерии»? Собрали 40 тысяч долларов. В любых странах это принято. В Англии на аукционе картина Тициана была оценена в 75 миллионов фунтов стерлингов. Верховный суд Англии запретил эту картину к вывозу, и было принято решение купить ее для Национального музея. Пять лет собирали нужную сумму, но собрали. После смерти балетмейстера Сержа Лифаря, жившего во Франции, осталось 12 писем Пушкина — 11 к жене и одно к теще. Эти письма он хотел подарить Пушкинскому дому, но с условием: ему разрешат поставить два одноактных балета в Большом театре. Лифарь — эмигрант, у него имелось много врагов… В Большой его не пустили — предложили ставить в Ленинградском Малом. Лифарь согласился… Но и там не разрешили. Так вот, когда его вдова решила продать письма Пушкина на аукционе, цену выставила миллион двести тысяч долларов. Российские миллионеры собрали эту сумму, выкупили письма и бесплатно передали Пушкинскому дому.
Сапоги с обложки
— Какая судьба у книжных коллекций? В Беларуси до сих пор ищут известные книжные собрания — от легендарной Полоцкой библиотеки Софийского собора до библиотек Тышкевичей и Хрептовичей...
— Самое печальное, когда библиотеки разлетаются. Например, был в 1860–1880-х известный библиофил Ефремов. В завещании он приказал свою коллекцию распродать. А несколько лет назад умер известный ученый, у которого была уникальная библиотека по истории Беларуси — и где она? Распалась, есть такой срок. Иногда коллекционер заранее завещает свою библиотеку… Например, Сергей Фортинский при жизни сорок пять тысяч своих экслибрисов продал российской библиотеке имени Ленина. Экслибрисы находились у него, но после смерти должны были отойти библиотеке. Знаменитый книжник Смирнов-Сокольский завещал свои сборы с одним условием: не должны распадаться. Но его коллекция до сих пор не имеет своего помещения.
— Я уже знаю, что в ваших книжных собраниях важное место занимают книги Пушкина и Вийона... А белорусским книгам там какое место отведено?
— Меня всегда интересовали белорусские книги. Например, имел «Жалейку» Янки Купалы, когда ее еще не было в музее Янки Купалы. У меня есть автографы многих известных белорусских писателей. А сколько книг уничтожено по приказам Главлита! Книги авторов, расстрелянных в 1930-х, как правило, уничтожались. Если в каких-то изданиях запрещенный автор просто упоминался, библиотекари сидели и вычеркивали его имя. Недавно в Национальной библиотеке была выставка французских суперэкслибрисов. Знаете, почему после войны их мало осталось, таких книг в кожаных переплетах? Потому что кожу с них пускали на обувь. Тем более среди них были книги больших размеров, так называемые авражи. Сапоги легко получались. Я сам видел такие сапоги…
— А есть ли в вашей коллекции рукописные книги?
— Да, конечно! Однажды Арлен Кашкуревич, увидев у меня рукописные книжечки русского художника Полякова, предложил сделать такие же. Ее запрещали, так как там были строки, которые не совпадали с советской моралью. Давид Гродненский призывает белорусов идти на Мариенбург и Берлин, героиня приказывает сыну убивать пруссов, не жалея ни женщин, ни детей.
И такая рукописная белорусская книга появилась. Потом у меня появилась еще одна, с той же поэмой «Явор и калина», но с иллюстрациями Павла Татарникова.
— Как ценится белорусская книга на мировом рынке?
— Скорина очень ценится. Полного собрания книг Скорины нет ни в одной библиотеке мира. Помню, как на торжествах, посвященных 450-летию белорусского книгопечатания, приехал в Минск один чешский профессор, у него руки дрожали, от счастья чуть ли не плакал, когда держал в руках Скориновские издания.
— По какому принципу вы отбираете книги для своей коллекции?
— Собираю то, что мне нравится. Некоторых автографов в моей библиотеке никогда не будет.
— Большое книжное собрание и хранить нелегко...
— Одна из самых знаменитых коллекций автографов принадлежала Моисею Лесману, музыканту-аккомпаниатору. Возле его двери висела табличка: «Квартира охраняется государством». Видел еще одну замечательную коллекцию — открыток, Николая Тагрина. В 1940 году Ленсовет выделил ему под нее семикомнатную квартиру. Коллекция содержала около 700 тысяч открыток. Когда началась война, к Тагрину пришли из разведуправления и попросили открытки с видами городов Европы, где работала разведка. Тагрин отдал все, что имел. После войны к нему пожаловало несколько офицеров, внесли набитые мешки: «Это вам». Он открывает мешки, а там открытки. Это были не его открытки, видимо, разведчики где-то нашли коллекцию и решили в знак признательности ему подарить. Тагрин до конца жизни тот подарок сортировал.
— Где в ближайшее время можно увидеть книги из вашей коллекции?
— В Национальной библиотеке, на выставке рукописных книг. Там вы увидите и упомянутые две книжки с поэмой «Явор и Калина».
Информация подготовлена по материалам "Звязда"
В торговых объектах РУП "Белсоюзпечать" имеются в продаже книги белорусских и зарубежных писателей на белорусском и русском языке.